Название: Смерть
Бета: отсутствует
Размер: мини (1844 слова)
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Кроули, Смерть
Категория: джен
Дисклеймер: персонажи принадлежат их создателям
Содержание: У демонов тоже есть любимые писатели.
Примечание: также было опубликовано на ФБ и в личном дневнике.
читать дальше1849 год. Балтимор.
***
Осень свербит под кожей, жжет изнутри, гонит его куда-то. В последнюю неделю сентября Кроули вдруг становится беспокойным, нервным и злым. Несколько дней кряду он крушит все, что попадается ему на глаза, выжимает несчастные души грешников, словно мокрые грязные тряпки, выполаскивает их в своем гневе и желчи.
В Аду время течет медленно, там некуда торопиться – впереди Вечность. Это главная доминанта Ада. Его незыблемая, непоколебимая истина.
Этой осенью Кроули кажется, что кто-то невидимый выцарапывает слово «Вечность» ржавым гвоздем на его кроваво-багряной дымной сущности, которую он одевает в очередной приглянувшийся «костюм», едва только выносится на поверхность.
В какой-то момент его клокочущая энергия настолько надоедает Лилит, что она мягко, но настойчиво отсылает его от себя – развеяться немного.
На земле Кроули бывает чаще других ее приближенных, хорошо знает людей, легко ориентируется во всей этой стремительной смене веков, правителей, политических сил и литературных вкусов. Кроули умен, пронырлив, адаптивен и, что самое главное, он любознателен. И ему нравится среди людей, хотя бы потому, что ему не нравится среди демонов.
Лилит отлично его знает – недостаточно, чтобы контролировать, но довольно хорошо, чтобы суметь переключить. Доверие их друг к другу не безгранично, но длина поводков, на которых, как им кажется, они друг друга держат, позволяет выбрать максимально отдаленные ареалы обитания.
***
В первый момент Кроули не может сориентироваться, куда попал, и нервно мечется в кроне пожелтевшей осины.
Раннее утро уже успело выгнать на зябкую улицу первых прохожих. Их голоса звучат остро, звонко – так всегда, пока он в своей настоящей форме, пока не найдет, к кому подселиться незваным гостем.
В этот раз выбор не велик – молочница с распухшими ногами, какой-то бродяга в рванине на скамейке и молоденький студентик, спешащий с удачного ночного свидания.
Подавив искушение свернуть юному любовнику шею (он старается не убивать без острой необходимости и нестерпимого желания), Кроули лишь оглушает его, а потом привычно проникает в бессознательное тело. Движения отточены настолько идеально, что со стороны кажется, будто молодой человек легко запнулся на вывернувшемся из мостовой камне.
Кроули останавливается, одергивает пиджак, приводит одежду в идеальный порядок, вдыхает чужой грудью горьковатый запах городской осени.
В первые секунды его захлестывают человеческие эмоции, как всегда оглушая и ошеломляя своей силой и разнообразием, забытой незнакомостью, оставляя странное ощущение – словно он когда-то пил вкуснейшее вино, но теперь никак не может вспомнить его название. Это послевкусие исчезает так же быстро, как и появляется, и так же быстро им забывается.
***
Справа с грохотом приземляется на землю бидон молока, и Кроули поворачивается на звук. Молочница стоит у скамейки и трясет за плечо грязного оборванца. Она не молодая и не красивая, с лицом, на котором словно прессом отпечатана усталость.
Кроули насмешливо скалится.
– Оставьте, мэм. Ему много лучше, чем вам в этот час. И уж точно теплее – алкоголь неплохо притупляет чувство холода.
Молочница качает головой и отвечает на удивление мягким голосом:
– Вы на руки его гляньте, молодой сэр.
Кроули смотрит и не верит своим глазам. Он знает эти руки. Каждую жилку, каждый волосок, каждый тоненький едва различимый шрам от острого края бумаги. Знает, как эти тонкие пальцы держат перо. Узнал бы их из тысячи.
Голос молочницы доносится издалека, с трудом пробиваясь через тяжело стучащий в висках пульс: волнение демона отражается на занимаемом им теле – сердцебиение учащается, и Кроули кажется, что у него вот-вот хлынет носом кровь. С досадой, чуть отстраненно он думает, что намного проще сперва убить «костюм» и только потом занять его.
– Руки у него не работяги и не забулдыги… Холеные руки… Тяжелой работы не знали…
– Позови кэбмена. Скорее. Нужно доставить его в больницу.
Молочница несколько секунд хлопает на него глазами, потом смотрит на бидон молока. Кроули сует руку в карман брюк, нащупывает купюры, не глядя отдает все, что есть.
– Быстрее, женщина.
Та прячет банкноты в карман передника и удивительно споро для человека с больными ногами бросается в сторону домов, ее теплая юбка метет по мостовой яркий осенний ковер.
Кроули приседает перед лежащим на скамейке человеком, пульс в ушах уже не так настойчив, но пальцы чуть подрагивают, когда он осторожно подносит к бледно-серому лицу самые кончики, с благоговением отводит с высокого широкого лба налипшие темные пряди. Голова человека запрокинута, дыхание вырывается шумно и судорожно, под желтоватыми веками бешено мечутся глазные яблоки.
Из-за спины веет холодом, и волоски на загривке встают дыбом. Демон каменеет от страха. Ну конечно, за таким не отправят рядового Жнеца, за такими всегда приходит Сам.
На спину давит, и Кроули, сидевший на корточках, опускается на колени.
– Что ты делаешь здесь, отверженное дитя?
Голос взрывается внутри, и Кроули сжимается от боли, едва сдерживается, чтобы не заскулить, как побитая собака, не свернуться клубком у ног.
Он никогда не боялся смерти, он никогда не боялся Смерти. Но, видимо, этот ужас заложен в самую природу человеческой души, из которой его сотворили.
Давление вдруг ослабевает, и у Кроули все-таки вырывается всхлип. Из носа течет, и он утирается рукавом, как какой-то мужлан. Белоснежная манжета вспыхивает алым.
Самый мрачный из всех мрачных жнецов подходит ближе, встает у скамейки, как у изголовья кровати или гроба, и Кроули прикрывает лежащему лицо полой пиджака, словно пытаясь спрятать от холодных глаз.
Провалы глазниц чернеют из-за человеческой личины, и где-то на самом дне вспыхивают голубые искорки. Кроули ненавидит голубой цвет.
– Что ты делаешь здесь, Кроули? – Повторяет свой вопрос Смерть, и демон нервно облизывает верхнюю губу. Кровь щиплет язык.
– Я не знаю, – признается он. – Почувствовал, видимо, вот и вынесло.
– Он не продавал тебе душу.
Кроули молча кивает, хотя Смерти и не нужно его подтверждение – он видит все отметки на душе не хуже демона.
– Но он все равно попадет в Ад. У вас теперь принято встречать новеньких?
В интонации слышится любопытство, и Кроули расслабляется. Гнев самого страшного из Кольценосцев он пока не вызвал.
– Нет. Я просто…
Я просто заботился о нем. В меру сил и демонической неспособности позаботиться о ком-либо живее фикуса.
– Я одолжил его тело в ’29 году. Ненадолго. Но мои приключения в Петербурге были столь поразительны, что, кажется, он слегка тронулся рассудком. Столь острый и образный ум – мне стало жаль его. Он бы закончил дни в больнице для душевнобольных. Я дал ему 20 лет жизни. Без сделки.
Смерть опирается на трость и смотрит на Кроули укоризненно.
– Ох, дитя, а не думаешь ли ты, что лишь усугубил его болезнь?
Кроули пожимает плечами и отводит глаза.
– Кроули, люди – это не твои любимые адские псы. Их структура намного тоньше, механизмы, которые ими управляют, столь хрупки, столь чувствительны и так легко выходят из строя.
Смерть взмахивает рукой, и скамейка чуть удлиняется. Он садится, широко расставив худые ноги и уперев подбородок в сложенные на трости руки. Кроули, по-прежнему закрывающий лицо так и не пришедшего в себя человека, задевает локтем полу дорогого шерстяного пальто. Оправдываться нет ни сил, ни желания.
В отдалении слышится перестук копыт.
– Зря эта суета, – кивает Смерть в сторону показавшегося кэба. – Все будет кончено через несколько минут, и мне даже не нужно будет сопровождать его в Ад – ты и сам прекрасно справишься.
– Подожди, – выпаливает Кроули и бледнеет под пронизывающим взглядом. – Дай ему несколько дней. Я попробую договориться.
Мрачный Жнец молча смотрит на него, переводит взгляд на соскочившего с козел кэбмена.
– А знаешь, он ведь всегда знал, что ты рядом. И ты ему даже нравился. Я читал его «Бон-Бон» – иронично. Что ж, будь по-твоему. Четыре дня.
Жнец исчезает, взметнув в воздух желтые листья. Лежащий на скамье дышит чуть спокойнее и ровнее. Кроули шмыгает носом, втягивая кровь.
Кроули насмешливо скалится.
– Оставьте, мэм. Ему много лучше, чем вам в этот час. И уж точно теплее – алкоголь неплохо притупляет чувство холода.
Молочница качает головой и отвечает на удивление мягким голосом:
– Вы на руки его гляньте, молодой сэр.
Кроули смотрит и не верит своим глазам. Он знает эти руки. Каждую жилку, каждый волосок, каждый тоненький едва различимый шрам от острого края бумаги. Знает, как эти тонкие пальцы держат перо. Узнал бы их из тысячи.
Голос молочницы доносится издалека, с трудом пробиваясь через тяжело стучащий в висках пульс: волнение демона отражается на занимаемом им теле – сердцебиение учащается, и Кроули кажется, что у него вот-вот хлынет носом кровь. С досадой, чуть отстраненно он думает, что намного проще сперва убить «костюм» и только потом занять его.
– Руки у него не работяги и не забулдыги… Холеные руки… Тяжелой работы не знали…
– Позови кэбмена. Скорее. Нужно доставить его в больницу.
Молочница несколько секунд хлопает на него глазами, потом смотрит на бидон молока. Кроули сует руку в карман брюк, нащупывает купюры, не глядя отдает все, что есть.
– Быстрее, женщина.
Та прячет банкноты в карман передника и удивительно споро для человека с больными ногами бросается в сторону домов, ее теплая юбка метет по мостовой яркий осенний ковер.
Кроули приседает перед лежащим на скамейке человеком, пульс в ушах уже не так настойчив, но пальцы чуть подрагивают, когда он осторожно подносит к бледно-серому лицу самые кончики, с благоговением отводит с высокого широкого лба налипшие темные пряди. Голова человека запрокинута, дыхание вырывается шумно и судорожно, под желтоватыми веками бешено мечутся глазные яблоки.
Из-за спины веет холодом, и волоски на загривке встают дыбом. Демон каменеет от страха. Ну конечно, за таким не отправят рядового Жнеца, за такими всегда приходит Сам.
На спину давит, и Кроули, сидевший на корточках, опускается на колени.
– Что ты делаешь здесь, отверженное дитя?
Голос взрывается внутри, и Кроули сжимается от боли, едва сдерживается, чтобы не заскулить, как побитая собака, не свернуться клубком у ног.
Он никогда не боялся смерти, он никогда не боялся Смерти. Но, видимо, этот ужас заложен в самую природу человеческой души, из которой его сотворили.
Давление вдруг ослабевает, и у Кроули все-таки вырывается всхлип. Из носа течет, и он утирается рукавом, как какой-то мужлан. Белоснежная манжета вспыхивает алым.
Самый мрачный из всех мрачных жнецов подходит ближе, встает у скамейки, как у изголовья кровати или гроба, и Кроули прикрывает лежащему лицо полой пиджака, словно пытаясь спрятать от холодных глаз.
Провалы глазниц чернеют из-за человеческой личины, и где-то на самом дне вспыхивают голубые искорки. Кроули ненавидит голубой цвет.
– Что ты делаешь здесь, Кроули? – Повторяет свой вопрос Смерть, и демон нервно облизывает верхнюю губу. Кровь щиплет язык.
– Я не знаю, – признается он. – Почувствовал, видимо, вот и вынесло.
– Он не продавал тебе душу.
Кроули молча кивает, хотя Смерти и не нужно его подтверждение – он видит все отметки на душе не хуже демона.
– Но он все равно попадет в Ад. У вас теперь принято встречать новеньких?
В интонации слышится любопытство, и Кроули расслабляется. Гнев самого страшного из Кольценосцев он пока не вызвал.
– Нет. Я просто…
Я просто заботился о нем. В меру сил и демонической неспособности позаботиться о ком-либо живее фикуса.
– Я одолжил его тело в ’29 году. Ненадолго. Но мои приключения в Петербурге были столь поразительны, что, кажется, он слегка тронулся рассудком. Столь острый и образный ум – мне стало жаль его. Он бы закончил дни в больнице для душевнобольных. Я дал ему 20 лет жизни. Без сделки.
Смерть опирается на трость и смотрит на Кроули укоризненно.
– Ох, дитя, а не думаешь ли ты, что лишь усугубил его болезнь?
Кроули пожимает плечами и отводит глаза.
– Кроули, люди – это не твои любимые адские псы. Их структура намного тоньше, механизмы, которые ими управляют, столь хрупки, столь чувствительны и так легко выходят из строя.
Смерть взмахивает рукой, и скамейка чуть удлиняется. Он садится, широко расставив худые ноги и уперев подбородок в сложенные на трости руки. Кроули, по-прежнему закрывающий лицо так и не пришедшего в себя человека, задевает локтем полу дорогого шерстяного пальто. Оправдываться нет ни сил, ни желания.
В отдалении слышится перестук копыт.
– Зря эта суета, – кивает Смерть в сторону показавшегося кэба. – Все будет кончено через несколько минут, и мне даже не нужно будет сопровождать его в Ад – ты и сам прекрасно справишься.
– Подожди, – выпаливает Кроули и бледнеет под пронизывающим взглядом. – Дай ему несколько дней. Я попробую договориться.
Мрачный Жнец молча смотрит на него, переводит взгляд на соскочившего с козел кэбмена.
– А знаешь, он ведь всегда знал, что ты рядом. И ты ему даже нравился. Я читал его «Бон-Бон» – иронично. Что ж, будь по-твоему. Четыре дня.
Жнец исчезает, взметнув в воздух желтые листья. Лежащий на скамье дышит чуть спокойнее и ровнее. Кроули шмыгает носом, втягивая кровь.
***
Договориться не получается. Не потому, что он плохо старается, – Кроули когда-то усовершенствовал искусство дипломатии. В буквальном смысле. Проблема в том, что ему не с кем вести переговоры. Наоми отказывает, едва услышав имя, возмущенно, даже оскорбленно, машет на него тонкими смуглыми руками.
К Лилит соваться ему и в голову не придет. Он не может показаться перед ней слабым или даже сомневающимся в себе и своих поступках.
Оставшиеся три дня Кроули мечется по Балтимору или же стоит невидимой тенью у постели умирающего.
К Лилит соваться ему и в голову не придет. Он не может показаться перед ней слабым или даже сомневающимся в себе и своих поступках.
Оставшиеся три дня Кроули мечется по Балтимору или же стоит невидимой тенью у постели умирающего.
***
Утром воскресенья без четверти пять задремавшая на посту медсестра вздрагивает и просыпается от повеявшего холода, кутается в потрепанную шаль.
Смерть скользит по коридору бесшумными шагами, но в голове Кроули они отдаются ударами в набатный колокол. С каждым шагом все сильнее горбится его спина. Смерть останавливается в дверном проеме, щурит на демона глаза.
– Я не стану говорить, что мне жаль, дитя. Такова природа вещей. Но, быть может, ты все же хочешь мне что-то сказать? Я разрешаю.
Кроули недоумевает. Он не испытывает особого желания разговаривать, но не решается возразить.
– Я не смог уговорить забрать его на Небеса. Но он не заслужил… – он облизывает губы. Он не знает, что пытается сказать – чего не заслужил этот несчастный почти мертвец? Он не был праведником. Он пил, притом искал в вине не услады и отдыха утомленному разуму, а забвения и гибели.
Смерть присаживается на соседнюю койку, покрытую застиранным больничным одеялом.
– Не место ему в Аду, – заканчивает Кроули со слегка ворчливой интонацией.
– На Небесах ему, как видишь, тоже не место, – Смерть странно усмехается. Взгляд проницательных глаз вперен в висок Кроули, отчего тот покрывается мурашками.
Жнец выуживает из кармана часы на цепочке, щелкает крышкой, вздыхает едва слышно.
– Забери его с собой, – произносит Кроули и мертвеет от страха и собственной дерзости.
Смерть выгибает брови. Кроули видит это краешком глаза, потому что не решается повернуться.
– У тебя ведь есть дом. Должен быть. Он не помешает. Не займет много места. Я могу сделать ему кабинет и маленький сад, он заведет себе ворона, будет чистить ему перья… – Кроули говорит бессвязно, быстро, проглатывая слоги, словно боится, что если замолчит хоть на мгновение, то не решится еще раз открыть рот.
– Я даже не знаю, чего больше в твоих словах, дитя, – безрассудства, наглости или безумия.
Он защелкивает часы и встает. В руках Жнеца появляется серп, и Кроули на инстинкте перемещается в самый дальний угол, прячется за шкаф. Человек на кровати делает судорожный вдох… взмах … и больше не выдыхает.
Смерть скользит по коридору бесшумными шагами, но в голове Кроули они отдаются ударами в набатный колокол. С каждым шагом все сильнее горбится его спина. Смерть останавливается в дверном проеме, щурит на демона глаза.
– Я не стану говорить, что мне жаль, дитя. Такова природа вещей. Но, быть может, ты все же хочешь мне что-то сказать? Я разрешаю.
Кроули недоумевает. Он не испытывает особого желания разговаривать, но не решается возразить.
– Я не смог уговорить забрать его на Небеса. Но он не заслужил… – он облизывает губы. Он не знает, что пытается сказать – чего не заслужил этот несчастный почти мертвец? Он не был праведником. Он пил, притом искал в вине не услады и отдыха утомленному разуму, а забвения и гибели.
Смерть присаживается на соседнюю койку, покрытую застиранным больничным одеялом.
– Не место ему в Аду, – заканчивает Кроули со слегка ворчливой интонацией.
– На Небесах ему, как видишь, тоже не место, – Смерть странно усмехается. Взгляд проницательных глаз вперен в висок Кроули, отчего тот покрывается мурашками.
Жнец выуживает из кармана часы на цепочке, щелкает крышкой, вздыхает едва слышно.
– Забери его с собой, – произносит Кроули и мертвеет от страха и собственной дерзости.
Смерть выгибает брови. Кроули видит это краешком глаза, потому что не решается повернуться.
– У тебя ведь есть дом. Должен быть. Он не помешает. Не займет много места. Я могу сделать ему кабинет и маленький сад, он заведет себе ворона, будет чистить ему перья… – Кроули говорит бессвязно, быстро, проглатывая слоги, словно боится, что если замолчит хоть на мгновение, то не решится еще раз открыть рот.
– Я даже не знаю, чего больше в твоих словах, дитя, – безрассудства, наглости или безумия.
Он защелкивает часы и встает. В руках Жнеца появляется серп, и Кроули на инстинкте перемещается в самый дальний угол, прячется за шкаф. Человек на кровати делает судорожный вдох… взмах … и больше не выдыхает.
***
Разговор их тих, но Кроули – демон, и ему не нужно прислушиваться.
– За вас настоятельно попросили, мистер По. Боюсь только, что проситель предпочтет остаться анонимным.
Кроули не отрывает глаз от серебристых очертаний. В Аду души выглядят иначе, они все будто дегтем измазаны – помечены задолго до смерти.
– Я премного благодарен этому просителю, – Эдгар запинается на последнем слове. – И Вам, что вняли его просьбе.
– О, меня благодарить, право, не стоит. Проситель прекрасно осведомлен, что я не делаю подарков и не оказываю милостей. Но, быть может, мы продолжим беседу в более приятной обстановке? Я не так давно разбил возле своего дома чудный сад. Думаю, вы оцените, мистер По.
Серебристая тень чуть колеблется по краям, и Кроули удивленно понимает, что это душа так улыбается.
Он выглядывает из-за шкафа в самый последний момент, когда Смерть и его спутник уже входят в открывшуюся в стене дверь. Эдгар Аллан По оборачивается, смотрит ему прямо в глаза и приветственно взмахивает рукой. Во всей его ауре чувствуется удивленное узнавание.
Кроули смотрит, как стена снова принимает обычный вид, прислоняется спиной к шкафу, бросает взгляд на пустое тело под серым больничным одеялом. На мгновение он размышляет, не занять ли его на какое-то время, но потом лениво отгоняет эту мысль.
Впервые за эту земную осень он улыбается. Он – должник Смерти, но это его не огорчает. В конце концов, Сам – не торопливый кредитор, и быть ему должным – не плохая страховка от несчастных случаев.
Кроули подходит к кровати, на которой застыл мертвец, сбрасывает со столика пустой стакан. На звон разбитого стекла из коридора спешат шаги.
Где-то в здании часы бьют пять часов утра.
– За вас настоятельно попросили, мистер По. Боюсь только, что проситель предпочтет остаться анонимным.
Кроули не отрывает глаз от серебристых очертаний. В Аду души выглядят иначе, они все будто дегтем измазаны – помечены задолго до смерти.
– Я премного благодарен этому просителю, – Эдгар запинается на последнем слове. – И Вам, что вняли его просьбе.
– О, меня благодарить, право, не стоит. Проситель прекрасно осведомлен, что я не делаю подарков и не оказываю милостей. Но, быть может, мы продолжим беседу в более приятной обстановке? Я не так давно разбил возле своего дома чудный сад. Думаю, вы оцените, мистер По.
Серебристая тень чуть колеблется по краям, и Кроули удивленно понимает, что это душа так улыбается.
Он выглядывает из-за шкафа в самый последний момент, когда Смерть и его спутник уже входят в открывшуюся в стене дверь. Эдгар Аллан По оборачивается, смотрит ему прямо в глаза и приветственно взмахивает рукой. Во всей его ауре чувствуется удивленное узнавание.
Кроули смотрит, как стена снова принимает обычный вид, прислоняется спиной к шкафу, бросает взгляд на пустое тело под серым больничным одеялом. На мгновение он размышляет, не занять ли его на какое-то время, но потом лениво отгоняет эту мысль.
Впервые за эту земную осень он улыбается. Он – должник Смерти, но это его не огорчает. В конце концов, Сам – не торопливый кредитор, и быть ему должным – не плохая страховка от несчастных случаев.
Кроули подходит к кровати, на которой застыл мертвец, сбрасывает со столика пустой стакан. На звон разбитого стекла из коридора спешат шаги.
Где-то в здании часы бьют пять часов утра.